— Вот она. — Сказал Соловьев. — Сюда идет.
— Вижу, отстань.
— Когда она будет проходить мимо, я ее позову.
— Ты что? — испугался Григорьев, — С ума сошел? Не смей!
— Послушай, как же ты с ней познакомишься? Ты мне скажи, ты к ней ближе чем на десять метров подходил?
— Подходил, — мрачно уронил Григорьев.
— Ну знаю, это когда с букетом. А кроме этого?
Григорьев промолчал.
— Вот то-то и оно. У тебя же тактика в корне неверная. — И, глядя на приближающуюся девушку, Соловьев сказал громко: — А девушка красивая. И главное плавает, как русалка.
— Тише ты… — свирепо зашипел на него Григорьев.
Он увидел, как девушка, проходя мимо, бросила на них косой быстрый взгляд…
— Видал, — торжествовал Соловьев, — как нужно действовать. Это она мне улыбнулась, — он привстал на колени и посмотрел вслед удалявшейся девушке. А фигурка у нее ничего.
Сильный толчок в плечо опрокинул его на спину.
— Ах, так! — заявил, Соловьев, повертываясь и вычищая песок из уха. Тогда все! Сейчас я с ней познакомлюсь.
— Попробуй! — показал Григорьев кулак.
— Все, все! Теперь я тебе не союзник;- Соловьев увернулся от Григорьева и помчался к воде. — Только выкупаюсь и пойду наставлять тебе рога… — он с разбегу шлепнулся в воду и поплыл вокруг купальни.
Человек живет надеждами, утопающий хватается за соломинку. Выходя следом за Таней из ворот водной станции, Григорьев надеялся на какое-то чудо, которое поможет ему заговорить с ней. Увидя ее на ступеньках отходящего трамвая, он, не раздумывая, ухватился за соломинку случая поручни вагона и заскочил на подножку, хотя ехать ему надо было совсем в другую сторону.
Двигаясь за Таней по тесному проходу переполненного вагона, Григорьев тщетно пытался составить фразу, которой бы смог начать разговор. Больше всего он боялся, что его могут принять за навязчивого искателя легких приключений. Он не заметил, как они проехали несколько остановок, и, только поглядев в окно, убедился, что вскоре Таня будет выходить.
Отчаяние прибавило ему смелости. Он кашлянул легонько, набрал полную грудь воздуха, но услышал требовательный вопрос: — Ваш билет?
Возле него стояла полная женщина; на отвороте ее синего пиджака с безнадежной убедительностью поблескивал латунный ромб «Контролер».
— Ваш билет? — повторила она.
Пока Григорьев объяснялся с контролером, трамвай подкатил к остановке, народ двинулся к выходу и заслонил собой Таню. Следовать за ней было уже поздно. Он вышел на следующей остановке и отправился домой пешком.
Дома он достал из-за зеркала «Устав полевой службы» и вынул из него, спрятанную от любопытных взглядов фотографию, вырезанную из газеты… Она стояла на лесенке с букетом — его букетом! — и ласково улыбалась ему. Он прислонил фотографию к телефону, стоящему на тумбочке, и долго, долго разглядывал ее.
«…Ты никогда с ней не познакомишься!» — послышался ему голос Соловьева, и он грустно усмехнулся. Сегодня он был рядом с ней, так близко, как никогда, не мог себе даже представить… В этот момент дежурный городского отделения МГБ уже набирал номер его телефона.
Возле института дорогу пересекала впадина, оставшаяся после прокладки электрического кабеля. Рабочие не потрудились ее как следует заровнять, и заполненная дождевой водой она превратилась в длинную широкую лужу. Обходить ее, понятно, не имело смысла, — Таня, прижав к груди толстенную «Органическую химию», с ходу перемахнула на другую сторону.
Незнакомый прохожий с любопытством посмотрел на нее. Таня смутилась, покраснела, и поспешила войти в подъезд Института витаминов.
«И когда только я научусь вести себя на улице, — подумала девушка, поднимаясь по лестнице. — Три году как закончила институт, скоро буду защищать диссертацию, а все еще прыгаю, как девчонка».
Недовольная собой, Таня сухо поздоровалась с гардеробщицей, надела белый халат и по коридору пошла уже неторопливой внушительной походкой, как и следовало бы всегда ходить ей, будущему кандидату медицинских наук, ассистенту профессора Русакова.
В лаборатории синтеза на длинных столах, на подставках, на полках всюду стояли стеклянные колбы, бутылки с разноцветными растворами, высокие двухэтажные газгольдеры, низкие, с массивными литыми крышками, кристаллизаторы.
На отдельном столе, посредине комнаты, возвышалось сложное сооружение из склянок, соединенных витками стеклянных и резиновых трубок. По трубкам еле заметными струйками сочилась бледно-розовая жидкость. Она переливалась из склянки в склянку, нагревалась, облучалась светом ультрафиолетовых горелок. Приобретая все более и более, густой, темно-рубиновый цвет, редкими-редкими каплями падала в приемник — небольшую пробирочку с делениями.
Это было любимое детище Тани в лаборатории синтеза, опытная установка для получения комплексного препарата витаминов по рецепту, разработанному профессор Русаковым.
Напевая веселую песенку, Таня радостными, почти танцующими движениями, обошла кругом стола, проверила автоматические терморегуляторы и холодильники, заглянула в приемник.
«Как медленно идет синтезирование, — отметила девушка, — за ночь всего пять кубиков!». Она услышала во дворе легкое гудение машины, посмотрела за окно и пошла встречать профессора.
Профессор Русаков, высокий, немного сутулый, уже снимал у вешалки калоши. Как большинство людей, целиком отдавших себя науке, профессор был рассеян и во всех случаях, когда дело касалось вещей, не относящихся к его работам, был по-детски неопытен и непрактичен. Таня, будучи моложе профессора в два раза, считала себя опытнее и практичнее его, относилась к нему с заботливостью нежно любящей дочери.